— Господин вахмистр, тут Калашников на спине пишет мелом… — из средины фронта доносится оправдывающийся голос.
— Я его не трогал, г. вахмистр!.. — тотчас же выскакивает новый голос.
— Всю спину исписал!..
— Где у него мел?
— В кармане…
— Я тебя, мерзавец! Пошел вон из фронта! К забору!.. Помни же, ребята: вот я — инспектор, и иду по фронту, то провожай меня глазами… Мохов! Попов! Гляди в мою сторону!.. Тварь паршивая! Вертятся там все время!
Беспокойный левый фланг некоторое время провожает глазами вахмистра, изображающего в данный момент какого-то инспектора. Ни Мохов, ни Попов, ни их ближайшие соседи-первоклассники ни разу еще и в глаза не видели инспектора и к особе его они вполне равнодушны. Скоро забывают требования порядка и дисциплины, начинают по-прежнему толкаться и меняться пинками между собой.
Вахмистр, кончив обход фронта, отходит на средину и с привычной залихватской отчетливостью командует:
— Смир-но!
— Ррраз! — тотчас же дружно, звонко и радостно отзывается команда.
Этот номер всегда выходит отчетливо, чисто и стройно, он уже приобрел все свойства идеальной автоматической отдачи, и даже при ученьи «без счета» нельзя отучить нашу потешную сотню от того, чтобы на команду «смирно!» она не крикнула привычного «р-раз»!..
— Слуша-ай!.. Шашк…
Сотня рук, голых и в перчатках, всех цветов — красных, фиолетовых, белых, синих, в варежках, — дружно хватается за эфесы своих разнокалиберных сабель.
— …Вон! — восторженно не выкрикивает, а выстреливает вахмистр.
— Ррраз!.. Два!..
Шашки дружно взметываются в воздух и опускаются на плечо. В этом дружном единовременном взмахе, сопровождаемом звонким криком детских голосов, в мелькании деревянных палашей, рядом с смешным, веселым, есть все-таки что-то действительно боевое, лихое…
— На кра-ул!..
— Ррраз!..
— На пле-чо!
— Ррраз!..
— Шашки в нож-ны!..
— Рраз!.. два!..
Все — как у больших — «по приемам». В промежуткам Елисей Корнеевич с серьезнейшим видом излагает перед этой разномастной, смурыгающей носами, мелкой сотней соответствующие пункты строевого устава.
— Помни же, ребята! Приемы холодным оружием, чтобы правильность была, не забывай, как я говорил. Когда я скомандую: шашк!..
Вахмистр выталкивал слово мгновенно и лихо, и хищное выражение пробегает на миг по его лицу, точно он нацелился укусить кого-то…
— То — первым долгом — пропусти кисть правой руки между локтем левой и бедром и обхвати рукоять всеми пальцами!.. При команде вон! вынь клинок из ножен кверху, лезвием влево — так, чтобы рукоять находилась выше головы… Ветютнев! ты куда морду воротишь там?.. И-и, сволочь!.. Также и при команде «в нож-ны!..» Пошел вон из строя, Лобода!.. К забору!..
При команде «в ножны», как оказывается, недостаточно просто вложить клинок в ножны, а надо соблюсти три приема, причем особенно эффектен последний: надо придержать палаш с таким рассчетом, чтобы при команде три дружно щелкнуть эфесом об ножны. И команда вся замирает перед этим торжественным моментом…
— Три! — командует вахмистр.
— Тррри!.. — с упоением повторяет команда, оглашая воздух воинственным стуком своих сабель. И все довольны. Смеются…
После шашечных приемов идут повороты и построения. Новички путают еще правое и левое плечо, ошибаются в поворотах при команде кругом, поправляют друг друга, пихаются и бодаются, как маленькие козлята. Корнеевич хоть и грозит им, но к устрашающим мерам не прибегает. Один раз, правда, подергал за ухо Жилкина, брыкавшего ногами соседей, но Жилкин — уже не новичок. И, по совести говоря, Корнеевич — педагог не плохой. Фронтовик он вдохновенный и увлекательный, команда его, звучная, бодрая, лихая, заражает восторгом его разнокалиберную сотню, военное обучение идет весело, легко и интересно…
— Помни левую руку! — кричит он в десятый, в двадцатый раз: — при команде кругом поворачивай налево… Быкадоров! халатно делаешь! без внимания!.. Кру-гом!..
— Ррраз!.. два!..
— А Дурнев опять направо повернул! Эх, ты! мужик!.. Сопли утри!.. Во фронт!
— Рраз два!..
— На первый-второй-третий рассчитайсь!
— Перв!
— Втрой!..
— Треть!..
Голоса выскакивают пестро-звонкими щелчками, коротко и мгновенно, как искорки из сухих лучинок. Голову при этом надо мотнуть влево, к соседу, лихо, браво, грозно, чтоб в тот же момент встрепенулся он и тем же жестом и отрывистым криком передал счет следующему.
Быстро бежит по фронту эта звонко-отрывистая трескотня и вдруг словно натыкается на препятствие: кто-то зазевался и не успел крикнуть свой номер.
— Заснул! — негодующе кричит Корнеевич: — слюнтяй!..
— Второй!..
— Треть!..
— Перв!…
— Слуша-ай!.. Первые номера шесть шагов вперед, вторые — три! Марш!.. Стой!..
— Ррраз!.. два!..
— Со-коль-ский гим-нас-тик!..
Под воодушевляющую команду Корнеевича, который и сам весь ходуном ходит, начинаются стройные, ритмические, согласные приемы, заставляющие баб рядом со мной охать, смеяться и изумленно всплескивать руками:
— Сердешные мои деточки! то ходили вольно, а то Бог знает чего заставили…
В быстро сменяющемся калейдоскопе движений, под звуки команды, полной боевого увлечения и порыва, возбуждающей и заражающей, от этих маленьких взмахивающих, выпадающих, приседающих фигурок получается впечатление стройного, гармонического действия.
— Руки врозь — ногти во-внутря! раз-два!.. Руки вверих — ноги в переплет! три-четыре-е!.. Кругом! Помни: стать на правое колено! Р-раз — два-а! Чище делай, Котенякин! халатно делаешь!.. Три-четыре!..